Это я - в два часа пополудниповитухой добытый трофей.Надо мною играют на лютне.Мне щекотно от палочек фей.Лишь расплыв золотистого цветапонимает душа - это яв знойный день довоенного летаозираю красу бытия.Воскресным ясным днем 1940 года отец привел из роддома маму и меня к себе домой на Кирочную 24, кв.11. в просторную комнату в коммунальной квартире. «Я повадилась жить», но грянула война. Заперли комнату на ключ, папа ушел на фронт, маму и меня отправили в эвакуацию. Многие в Ленинграде не пережили блокаду, мою жизнь спасли.Вернулись мы в квартиру 11 уже в сентябре 1945 года. Это были мама, бабушка и я. Первое, что я заметила: стекол в окнах не было – фанера. Стекла потом где-то достали, вставили.Новая жизнь мне пришлась по душе. Как входишь с лестничной площадки в квартиру, попадаешь в просторный зал. На потолке – лепнина, на полу – паркет. Налево – кухня, тоже просторное помещение с окнами во двор, широкий балкон. Позднее, папа рассказал мне, что в прежние времена, когда вся квартира принадлежала семье Рейделей, здесь, на территории кухни была бильярдная. Было несколько жилых комнат, окна выходили на Кирочную, в некоторых из них сохранились панорамные окна, что придавало помещениям торжественный вид.В нашей же комнате вдоль потолка проходила большая трещина. При ремонтах ее пытались заделать, но она постоянно проявлялась вновь. Папа рассказывал, что во время войны во двор дома попала бомба. Дом устоял, т.к. по замыслу архитектора он был построен на песчаной подушке. Лишь кое-где вылетели стекла, и образовалась вот эта трещина.Жильцов было немного. За чистотой и порядком следили. В кухне на видном месте висел график уборки. Перед праздниками 1 мая, 7 ноября, Новым годом, приглашали полотера. Сохранилась большущая полотерная щетка с ручкой. Папа сажал меня на щетку и натирал пол везде и всюду до зеркального блеска. Паркет блестел, соседи благодарили меня и угощали чем-нибудь вкусненьким.Но это позднее. А сразу после войны в 45ом нас одолевали крысы. Чтобы выйти на кухню, мы с бабушкой брали в руки палки и с громким стуком отправлялись в путь. Потом в квартире появилась кошечка, и крысы исчезли.В 1946 году с фронта вернулся сосед – Михаил Яковлевич Бабицкий, врач, профессор, известный в своем мире специалист по болезням легких. Он работал в туберкулезном институте на улице Некрасова. Вернулась и его жена Рина Юрьевна – врач педиатр, которая пережила блокаду в семье своих родственников. Эти два человека оставили в моей душе глубокий след, уверенность, что доброта правит миром. Стоило мне начать чихать или кашлять, Рина Юрьевна была рядом.Мой сын, который появился в квартире в 1965 году, рос болезненным, лекарства помогали плохо. Видя, как я переживаю, Михаил Яковлевич однажды постучал к нам в комнату, велел тепло одеть ребенка, взял его на руки и понес его к себе в институт. Там его обследовали, и, вернувшись из института, Михаил Яковлевич твердо сказал: «Ничего страшного не происходит. Просто мальчику нужен сухой климат».В другой комнате жила Надежда Абрамовна Рейдель – дочь знаменитого Рейделя, бывшего владельца всей квартиры. Родители ее умерли в блокаду, она осталась одна и вместо огромной квартиры занимала лишь одну небольшую комнатку по соседству с нашей. Видное место в этой комнате занимал рояль. Надежда Абрамовна зарабатывала уроками музыки, была весьма угрюма и неразговорчива. Меня в ее комнате восхищала дверь, составленная вся из небольших зеркал. На солнце зеркала сверкали.Наступил 1947 год. Я пошла в школу. Не забуду радостное приподнятое ощущение, когда я в коричневом платьице со стоячим воротничком, сшитом, кажется, из бабушкиной юбки, и в белом накрахмаленном переднике легко сбегаю по беломраморной лестнице с четвертого этажа, ищу …. от солнца, которое заглядывает на лестницу через мозаичные стеклышки окон, слегка касаюсь дубовых перил. Вот бельэтаж. Здесь зеркала, как в театре. Кручусь-верчусь перед первым, вторым и даже третьим (!) зеркалом. Отражение мне нравится. Еще один марш ступенек. С трудом открываю тяжелую резную дубовую дверь, и я на Кирочной. И ныне, когда мне уже под 80 лет, иногда снится сон, как я легко и быстро сбегаю по мраморным ступенькам, заглядывая через ажурную решетку, навстречу жизни.В школу надо идти направо, к кинотеатру «Спартак». Слева от «Спартака» - женская школа, справа – мужская. Здесь, в школе меня ждет моя первая учительница Зинаида Константиновна, очень красивая и добрая. В классе я подружилась с Ларисой Поповец-Крейнгольд. Оказалось, что она живет в нашем доме и тоже(!) в квартире 11, только вход со двора. Позднее мы поняли, что это – одна и та же квартира, только разделенная на две. Там, в квартире 11а была настоящая кухня квартиры Рейделей с кафельным полом, с холодильной камерой, просторная ванная комната.Семья Ларисы жила в комнате для прислуги, которая была поделена по вертикали на два помещения: внизу жили родители, а наверху – дети, их было трое. С Ларисой мы дружим и сейчас, нашей дружбе уже 72 года! Живет она, правда, сейчас в небольшом городке в Германии, но есть Скайп.Шли годы. Когда я была в восьмом классе, обучение в стране стало смешанным. У меня появилось больше друзей в этом доме. Напротив кухни оказались окна моего одноклассника, Жени Мордвинова. Мы частенько переговаривались через двор. Он сообщал мне решение задач по алгебре, был отличником. Где-то он сейчас?Через галерею на втором этаже жил Вова Ридигер, тоже мой одноклассник. Не знаю, потомок ли он того Ридигера, который занимал обширные апартаменты в нашем доме в дореволюционные времена. Вовка был парень энергичный, задиристый, шустрый. Маме его на родительских собраниях нередко попадало от нашей строгой классной руководительницы.Как-то так получилось, что Вовку и меня пригласили на «Ленфильм» на просмотр для участия в фильме «Два капитана». Мы попали в массовку и этим гордились. Героиню фильма Катю играла Оля Заботкина, которая тоже из нашего дома, она жила со своей мамой в квартире на третьем этаже. У них была большая красивая комната с обилием лепнины. Училась Оля в хореографическом училище, позднее долгое время она была солисткой в Кировском театре.Спустя несколько лет, я спешила домой уже из института. Влетела в лифт, подняла глаза и обомлела. Рядом со мной стоял всеми Любимый Алексей Баталов и Оля. Мы поздоровались, а на третьем этаже они вышли. Я поехала дальше.Помню, что наш подъезд по ночам охранялся дворником. Он сидел у подъезда, зимой в тулупе. Дверь открывал ключом и желал спокойной ночи. Возле лифта долгое время была лифтерша, которая открывала двери, приглашала войти. Мне сообщала: «Ваша мама уже проехала». На столике у нее стояло блюдечко для монет.Отец и мать прожили вместе в доме до 1986 года. В декабре 1986 года отца не стало. Умер он все в той же комнате в квартире 11.После этого, как-то быстро один за другим стали уходить из жизни и другие старожилы квартиры. На их место стали въезжать совсем другие люди, и дух квартиры стал иным. В холле уже не натирали паркет, а он был уставлен мешками с картошкой, шкафами, тумбочками и т.д. На газовой плите появился огромный бак для кипячения белья. Моя одинокая мама не сумела ко всему этому приспособиться. Начались вызовы скорой, больницы, слезы. Декабрьским днем 1988 года я собрала чемодан, закрыла дверь комнаты на ключ, взяла маму за руку, и мы в последний раз спустились по широкой мраморной лестнице. Бросилось в глаза, что кругом не чисто, витражи в окнах перебиты, в бельэтаже исчезли зеркала, в подъезде плохо пахло. Мы открыли тяжелую дубовую дверь и вышли на Кирочную.Прощай, дом 24, квартира 11, дом Бака.Дом Бака – мое детство, дом Бака – моя юность, дом Бака – моя жизнь. Ирина Леоновна Рамм (Городецкая)#домбака #кирочная24 #жителидома #воздушныегалереи #любимыйдом #доходныйдом #галереиисторий

---

Автор этих замечательных трогательных воспоминаний с родителями Марией Павловной и Львом Моисеевичем.