События Февральской революции 100 лет назад наблюдала из окон соседнего дома по Кирочной 22 - Кривошеина Нина Алексеевна (урождённая Мещерская, 1895—1981), жили они на втором этаже. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D1%80%D0%B8%D0%B2%D0%BE%D1%88%D0%B5%D0%B8%D0%BD%D0%B0,_%D0%9D%D0%B8%D0%BD%D0%B0_%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B0Отец Нины - Алексей Павлович Мещерский владел домом Кирочная 22. Это крупный российский банкир и промышленник, один из владельцев и директор-распорядитель Сормовского и Коломенского заводов. Его называют «русским Фордом».https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B5%D1%89%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9,_%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%B9_%D0%9F%D0%B0%D0%B2%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87 После революции Нина ушла в Финляндию по льду Финского залива. В 1948 году возвратилась в СССР, пережила арест мужа и сына. В 1974 году снова эмигрировала в Париж, где написала воспоминания «Четыре трети нашей жизни», одну из интереснейших книг о русской эмиграции, послужившей основой для фильма «Восток-Запад».Кривошеина Нина Алексеевна писала в этой книге: "... Но вот убийство Распутина — небольшой антракт — точно режиссер хотел дать публике передохнуть перед главным действием - и под нашими окнами развернулась незабываемая картина: громадная солдатская толпа, стремительно направлявшаяся с криками к Таврическому Дворцу, к Думе... Началась Февральская революция. Как прошли эти несколько февральских дней в нашем доме? По-разному, как для кого, но все, конечно, понимали, что происходит нечто чрезвычайное, да и надо было быть слепым, чтобы этого не понять. С самого начала войны некоторые наши родственники — скорее молодые, хотя, впрочем, подчас и моя мать, — говоря о текущих событиях, употребляли выражение : "Вот когда будет РЕ, тогда поймете, что..., тогда вспомните, что..." Произносить это слово целиком перед прислугой никак не следовало. Помню, весной 1915 г. моя старшая сестра сказала нашей горничной Стеше, чтобы та приготовила ей все для отъезда в Кисловодск, и перед ней появилось шестнадцать пар обуви, все шитые на заказ у лучшего сапожника Трофимова на Караванной, и моя сестра, вздохнув, сказала : "Боже мой, что же я буду носить? И надеть просто нечего!" И вот тут я ей прочла нотацию и кончила словами : "Вот когда будет РЕ, вспомнишь эти все сапоги!". Кстати, сестра моя была и осталась на всю жизнь чрезвычайно скромным человеком, но обувь — это главное щегольство, которое мы себе позволяли, будучи весьма строго и по-викториански воспитаны. В одиннадцать часов утра 27-го февраля мой кузен, который жил в этовремя у нас и служил курсовым офицером в Павловском Военном Училище, позвонил начальству и доложил, что явиться не может, так как вокруг дома и до Невского по Литейному улицы запружены восставшими солдатами; что ему прикажут делать ? Начальник Училища ответил : "Вы что, пьяны, поручик ? О чем вы говорите, какие солдаты ? Где ? В городе все мирно и тихо, советую не распускать глупых слухов!" И на этом повесил трубку. Солдаты лавинами двигались под нашими окнами, также и по параллельным улицам — Фурштадской и Сергиевской; были и офицеры. Мы стояли в большом "фонаре", в зале на втором этаже, оттуда все было видно в обе стороны; зрелище было и зловещее, и грандиозное. Прибежала мамина горничная Женни Граудинг, латышка, прослужившая у моей матери много лет, и сообщила, что во двор забежали и спрятались солдаты, человек двенадцать, бросают там оружие; говорили нашему швейцару Федору (бывший матрос с "Штандарта", служил у нас лет десять, но вскоре оказался грубым предателем), что их заставляют идти со всеми, а некоторые даже добавляли, что с утра у них в казармах появились незнакомые им офицеры. Где-то стреляли, скорее со стороны Невского и Николаевского вокзала, но это было от нас еще далеко. Первые два дня Февральской революции я почти целиком провела в"фонаре"; когда начинали близко стрелять, а это тоже случалось, хотя редко, я садилась на корточки и пережидала, потом опять вскакивала, чтобы не пропустить ничего; мать и сестра тоже стояли тут, но я была, видимо, любопытнее, чем они. ........ На второй день, то есть 28-го февраля, когда в нашем квартале стало резко беспокойнее и когда в Думе происходили всем ныне известные события, отец исчез из дома. Никто не знал, где он — вплоть до вечера. Сестра не выходила из маминой комнаты, я была одна наверху; часов в десять утра в верхней парадной позвонили, я открыла и увидела пожилую даму в черной кружевной мантилье. Она мне сказала шепотом, по-французски : "Я старая приятельница вашей бабушки, пустите меня, умоляю вас!" — и я вдруг поняла, что это Мария Федоровна Щегловитова (жена накануне арестованного министра юстиции, последнего председателя Госсовета России https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A9%D0%B5%D0%B3%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%82%D0%BE%D0%B2,_%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD_%D0%93%D1%80%D0%B8%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87 ) . Я ее, конечно, впустила; целый день скрывала ее в биллиардной, и под вечер она ушла. Ни мать, ни сестра об этом тогда не знали. Видно, у мамы был тяжелый истерический припадок, сестра от нее не выходила, я наверху металась, чтобы никто из прислуги не увидел Марию Федоровну — был страшный и смутный день. Наконец, появился отец, и сразу прошел к себе. На следующий же день как-то стало известно, что он вызвал по телефону Елену Исаакиевну, она к нему вышла, и они долго гуляли по сугробам неубранного снега (уже Петербург был Петроградом, и прежней аккуратности и чистоты на улицах давно не было), прятались от выстрелов и от солдат, а их было много на наших улицах......Отец оставил моей матери в полное владение доходный дом на Кирочной (22), чем она, конечно, была вполне обеспечена".Полностью текст книги http://lib.ru/MEMUARY/KRIWOSHEINA/deparis.txt#кирочная24 #домбака #воздушныегалереи #петербург #доходныедома #любимыйдом #модерн #галереяисторий #кривошеины #мещерские #1917 #1917год #1917_год #столетназад #Российская_империя #революционная_ситуация #февральскаяреволюция

---

Н.А.Кривошеина. Четыре трети нашей жизни