Рекомендательное письмо к Баксту мне дал г-н Сэв, тот, что вечно с улыбочкой приговаривал: "Рисунок, прежде всего рисунок, запомните". Призвав все свое мужество, я взял работы – школьные и написанные дома, – и понес к Баксту на Сергиевскую улицу. – Хозяин еще спит, – сказала неприступная служанка Бакста. "Половина второго дня, а он еще в постели – ничего себе", – подумал я. В доме тишина. Ни детских голосов, ни намека на присутствие женщины. На стенах изображения греческих богов, алтарный покров из синагоги – черный, бархатный, расшитый серебром. Все необычно. И, как когда-то я бормотал себе под нос в приемной у Пэна: "Меня зовут Марк, у меня слабый желудок и совсем нет денег, но, говорят, у меня есть талант", – так теперь шевелю губами в передней Бакста. Он еще спит, но скоро выйдет. У меня есть время подумать, что я ему скажу. Наверно, скажу так: "Мой отец рабочий в лавке, а у вас тут так чисто..." Никогда еще ожидание не было столь тягостным. Вот наконец и хозяин. По сей день не забыл я жалостливо-приветливую улыбку, скоторой он меня принял. Казалось, он только по недоразумению вырядился по-европейски. Типичный еврей. Рыжие колечки волос курчавятся над ушами. Точь-в-точь кто-нибудь из моих дядей или братьев. Может, он родился неподалеку от моего местечка, был таким же, как я, румяным мальчишкой, может, даже заикался, как я. Поступить в школу Бакста, постоянно видеть его – в этом было что-то волнующее и невероятное. Бакст. Европа. Париж. Уж он-то меня поймет, поймет, почему я заикаюсь, почему я бледный и грустныйи даже почему пишу в фиолетовых тонах. Бакст стоял передо мной, приоткрыв в улыбке ряд блестящих, розовато-золотистых зубов. – Чем могу быть полезен? Манера растягивать отдельные слова еще добавляла ему европейского лоску. У меня кружилась голова перед его славой, приобретенной после сезона "Русского балета" за границей. – Покажите ваши работы, – сказал он. Мои... ах, да... Робеть и отступать поздно. Первый, давнишний визит к Пэну был важен, скорее, для моей мамы, нынешний же, к Баксту, человеку, чье мнение я признавал решающим, имел огромное значение для меня самого. Я желал только одного: убедиться, что не ошибаюсь. Углядит ли он во мне талант: да или нет? Просматривая работы, которые я разложил на полу и по одной подавал ему, он тянул в своей барской манере: – Да-а, да-а, талант есть, но вас испо-ортили, испо-ортили, вы на ложном пути... Довольно с меня и этого! Сказать такое обо мне? О стипендиате в школе Общества поощрения художеств, которому сам директор расточал благосклонные улыбки, чью технику (будь она неладна!) ставили в пример. Но не я ли постоянно сомневался в себе, не находя смысла в своих упражнениях? Бакст произнес спасительные слова: испорчен, но не окончательно. Скажи это кто-нибудь другой, я бы и внимания не обратил. Но авторитет Бакста слишком велик, чтобы пренебречь его мнением. Я слушал стоя, трепетно ловя каждое слово, и неловко сворачивал листы бумаги и холсты. Эта встреча никогда не изгладится из моей памяти. Не скрою: в его искусстве было что-то чуждое мне. Возможно, дело не в нем самом, а во всем художественном течении "Мир искусства", к которому он принадлежал и в котором царили стилизация, эстетизм, светскость и манерность; для художников этого круга революционеры современного искусства – Сезанн, Мане, Моне, Матисс и другие – были всего лишь изобретателями преходящей моды. Не так ли когда-то знаменитый критик Стасов, ослепленный собственными, модными в его время идеями об особой миссии России, сбил с пути немало художников? Для меня, не имевшего ни малейшего представления о том, что такое Париж, школа Бакста олицетворяла Европу. Одни более, другие менее одаренные, ученики Бакста хотя бы видели дорогу, по которой идут. Я же все больше убеждался, что мне надо забыть все, чему меня учили раньше. Так в автобиографическом романе “Моя жизнь” Марк Шагал описал свою первую встречу с Леоном Бакстом в его квартире на Кирочной, 24. (Шагал путает параллельные Кирочную и Сергиевскую улицы.) Сейчас в бывшей мансарде Бакста расположилась мастерская керамиста, скульптора и графика Михаила Капустина, у которого тринадцатого декабря гостила съёмочная группа голландского актёра Йеруна Краббе. Являясь также и художником, ещё и выросшим в семье отца-художника и деда-художника, Йерун уже несколько лет делает цикл передач про гениев от живописи. Были Ван Гог, Пикассо и Гоген. Теперь же “Краббе в поисках Шагала”. А в конце съёмок приятные голландские ребята угостили нас настоящим амстердамским сыром. А восьмисерийный фильм выйдет на голландском телевидении в марте 2020 года. Будем ждать.Фотографии: Сергей Пронин#кирочная24 #домбака #воздушныегалереи #любимыйдом #модерн #галереяисторий #мастерская #бакст #мирискусства #КраббевпоискахШагала #запискиконсьержа

---

Марк Шагал с первой женой Беллой Розенфельд

---

Леон Бакст в своей квартире. Этот стол, кстати, сохранился, и его можно увидеть на первой фотографии, справа.